Песня из к/ф И это все о нем Уронит ли ветер в ладони серёжку ольховую, начнёт ли кукушка сквозь крик поездов куковать, задумаюсь вновь, и, как нанятый, жизнь истолковываю и вновь прихожу к невозможности истолковать. Себя низвести до пылиночки в звёздной туманности, конечно, старо, но поддельных величий умней, и нет униженья в осознанной собственной малости - величие жизни печально осознанно в ней. Серёжка ольховая, лёгкая, будто пуховая, но сдунешь её - всё окажется в мире не так, а, видимо, жизнь не такая уж вещь пустяковая, когда в ней ничто не похоже на просто пустяк. Серёжка ольховая выше любого пророчества. Тот станет другим, кто тихонько её разломил. Пусть нам не дано изменить всё немедля, как хочется, - когда изменяемся мы, изменяется мир. И мы переходим в какое-то новое качество и вдаль отплываем к неведомой новой земле, и не замечаем, что начали странно покачиваться на новой воде и совсем на другом корабле. Когда возникает беззвёздное чувство отчаленности от тех берегов, где рассветы с надеждой встречал, мой милый товарищ, ей-богу, не надо отчаиваться - поверь в неизвестный пугающе чёрный причал. Не страшно вблизи то, что часто пугает нас издали. Там тоже глаза, голоса, огоньки сигарет. Немножко обвыкнешь, и скрип этой призрачной пристани расскажет тебе, что единственной пристани нет. Яснеет душа, переменами неозлобимая. Друзей, не понявших и даже предавших, - прости. Прости и пойми, если даже разлюбит любимая, серёжкой ольховой с ладони её отпусти. И пристани новой не верь, если станет прилипчивой. Призванье твоё - беспричальная дальняя даль. С шурупов сорвись, если станешь привычно привинченный и снова отчаль и плыви по другую печаль. Пускай говорят Ну когда он и впрямь образумится А ты не волнуйся - всех сразу нельзя ублажить. Презренный резон Всё уляжется, всё образуется... Когда образуется всё - то и незачем жить. И необъяснимое - это совсем не бессмыслица. Все переоценки нимало смущать не должны, - ведь жизни цена не понизится и не повысится - цена неизменна тому, чему нету цены. ...С чего это я? Да с того, что одна бестолковая кукушка-болтушка мне долгую жизнь ворожит. С чего это я? Да с того, что серёжка ольховая лежит на ладони и, словно живая, дрожит... 1975